Views: 25
Петров Вадим Владимирович, родился 1 февраля 1983 года в городе Полесске, Калининградская область.
Образование получил в Санкт-Петербургском государственном аграрном университете (СПГАУ) филиал г. Полесске на факультете агрономии.
Активный участник политической сцены, он занимает позицию координатора первой региональной партии в Калининграде — Балтийской Республиканской Партии, которая в настоящее время запрещена в России.
Петров выступает за европейскую интеграцию Калининградской области, поддерживая проект четвертой Балтийской Республики в общем экономическом пространстве Европы.
Положение в регионе
– Как изменились экономическое положение, уровень жизни, реальных доходов и цен в вашем регионе за последние годы, особенно после начала войны?
– Начать стоит с аннексии Крыма в 2014 году. Тогда от европейских санкций в первую очередь пострадал наш регион – анклав Европы и эксклав России. Тогда были введены ограничения, но полномасштабно они тогда не функционировали. А глобальные изменения начались с 24 февраля 2022 года, после полномасштабного вторжения в Украину. На наш регион санкции действуют стопроцентно – это связано с транзитом. Теперь мы находимся в полуизоляции. Сюда всё поставляется паромным сообщением, а маршрут, где прежде разрешалось летать российским авиакомпаниям, теперь проходит над Балтийским морем к Санкт-Петербургу. За все убытки платят жители региона, ведь паромное сообщение стоит достаточно дорого. Топливо у нас всегда стоило дороже, чем в остальной России, хотя здесь есть своя нефть. Но федеральному центру удобнее держать наш регион в состоянии милитаризованной зоны для угрозы Европе. Нефть здесь не перерабатывается – соответствующего завода нет. Поэтому из-за санкций подорожало и топливо, и продукты, и всё остальное. А в регионе, если верить журналистам, есть ядерное оружие, и Москва использует Калининградскую область лишь как угрозу Европе. Экономику здесь практически не развивают, так что регион в наибольшей степени страдает от санкций. Он к ним особенно чувствителен.
– В каких отраслях замечен рост, а в каких – упадок?
– Упадок есть во всём. Транспортным компаниям невыгодно находиться в регионе. Подорожала в разы страховка на автомобили – «зелёная карта», поскольку Евросоюз поменял критерии. Бизнесу невыгодно здесь работать на Россию: ввоз и вывоз производится паромами, а там колоссальные очереди. Я не скажу, на сколько именно процентов упал ВВП нашего региона за время войны, но это падение довольно существенное. Закрылись многие предприятия, особенно в малом бизнесе. Конечно, есть мифическая «особая экономическая зона», но там действуют компании, лояльные кремлёвскому режиму, они получают какие-то дотации, они получают временные послабления с растаможкой. А раньше эта зона действительно работала – кстати, эту инициативу выдвинула наша партия, её продвигал и основатель партии Сергей Пасько, и первый губернатор Юрий Маточкин. Сейчас же даны послабления на год, плюс действуют льготы для прокремлёвских компаний. А малому бизнесу там делать нечего.
– Как изменилась ситуация с занятостью населения?
– Безработица, конечно, выросла. С началом войны ограничили транзит товаров, особенно военного назначения – пострадал и судостроительный завод, и производство металлов, и стройматериалов. А та отрасль, в которой у нас работало больше всего людей – это строительство. В этой отрасли много компаний закрылось. Тем, которые остались, невыгодно содержать сотрудников, которым не из чего строить. Стройматериалы завозятся, но очень слабо.
– То есть у жителей региона есть стимул покидать его и искать работу в других местах?
– Да. На первом месте у нас была строительная отрасль (считая отделку и тому подобные работы), на втором – транспорт и поставки. Было немало официально зарегистрированных компаний, в которых работало множество людей. Сейчас самые крупные компании региона свернулись, люди потеряли работу. Точнее, транспортные компании переориентировались на Россию – и их сотрудники уехали из региона. Не знаю, вахтовым способом они теперь работают, или на постоянной основе – но на территории России. Кто-то был связан с Европой, работал в польских компаниях, в литовских – и после начала войны некоторые из них ушли оттуда, некоторые остались.
– Насколько тесны экономические связи региона с Германией? Могут ли они в перспективе привести к присоединению области к ней?
– Наш регион Германии не нужен, и это следует чётко понимать. Сама Германия забыла о нём, не забыли только некоторые немцы, у которых есть родственники в бывшей Восточной Пруссии, у которых здесь похоронены близкие. Но официально Германия отказалась от Восточной Пруссии после Второй Мировой войны – я говорю не только о нашем регионе, но и о тех землях, которые вошли в состав Польши и Литвы. Но европейцы чётко понимают, что это пространство для них значимо. С Польшей одно время даже было местное приграничное передвижение, выдавались пластиковые карты, сначала на два года, потом на пять – у меня самого была такая карта. Сначала с Евросоюзом договаривались о безвизе независимо от Москвы, а потом Польша предложила такой вариант – правда, можно было въезжать не во всю Польшу. Москва к этому отношения не имела, хотя подписывать документ приезжал её представитель. Это было выгодно нашим предпринимателям. Литва тоже рассматривала такой вариант. Но всё было свёрнуто после аннексии Крыма – поляки перестали доверять России.
– То есть экономических связей с Германией сейчас нет?
– Связи были, было очень много проектов – конечно, до войны. Но речь, скорее, шла о культурном обмене, о сотрудничестве между университетами. Были и экологические проекты, связанные с Балтийским морем. Но больше было совместных проектов с Литвой, с Польшей, со Швецией, с которой мы тоже граничим по Балтийскому морю. До агрессии 2014 года Европа что-то вкладывала в регион, помогала нам наладить экологическую ситуацию. Шла речь о Балтике – например, об очистных сооружениях. После, конечно, всё свернулось. Когда из-за войны ввели санкции, ставленник Москвы, управляющий регионом, кричал, что нужно пробивать Сувалкский коридор в Беларусь. Адекватные жители тогда крутили пальцем у виска, а адекватности там хватает – люди активно осудили российскую агрессию против Украины. Кстати, в нашем регионе вторая по численности этническая группа – украинцы. Не все они осуждают эту агрессию, но очень многие – я их лично знаю. Из нашего региона через Польшу два раза в неделю ходил автобус в Киев.
– Сейчас руководство региона полностью подконтрольно Москве?
– Да, они в точности выполняют указания из Москвы, а там нет ничего хорошего. А Москва, повторюсь, использует регион не по назначению – он для неё лишь военный плацдарм, его экономический потенциал не учитывается. Разве что идёт высасывание ресурсов: хотя нас постоянно называют дотационным регионом, но у нас есть достаточно много янтаря, есть нефть в море – и если бы она перерабатывалась у нас, то было бы меньше проблем с горючим, были бы рабочие места. В Швеции и Норвегии подобное работает – но это не выгодно для Кремля, а всё управляется оттуда. Многие жители региона понимают, что он в экономическом плане не так уж зависим от Москвы.
– Преобладают ли в региональных элитах местные деятели, или же назначенцы из центра? Существует ли борьба между теми и другими?
– Губернатор, будучи ставленником Москвы, привёл оттуда и свою команду. Но есть и местные жители, которые сидят в региональном парламенте. Но там такие же порядки, как и везде: скажи что-то против – и ты больше ничего не скажешь. Зачастую чиновники (таких примерно с десяток), вопреки закону, имеют в регионе свой бизнес – в строительстве, в порту и в других отраслях. Но на первом месте стоит строительство. Когда у нас был местный губернатор, и он стал налаживать связи с Польшей, надавливая на Москву – его потихоньку убрали. Нашим политикам не очень нравится, когда на каких-то региональных проектах закручивают гайки, бывало, что люди сами уходили с должностей.
– Насколько велико значение главы региона, и какие силы оказывают влияние на него, что он представляет собой, кто входит в его окружение, кто наиболее влиятелен в области?
– Губернатор подконтролен Москве – ведь его туда поставили не просто так. Если он что-то сделает неправильно, думаю, Москва его может и снять. Он зависит от Москвы и имеет тесные связи с региональной ФСБ, очень активно контактирует с ней. В Москве боятся развития регионализма, который они называют «германизацией». Хотя на самом деле никакой германизации нет – есть просто жители, которые хотят перемен в регионе, они уже устали от того безумия, которое несёт Москва: то война, то захваты, то ещё что-то. Они просто хотят жить в нормальном добрососедстве с Польшей, Литвой, Европейским союзом. Конфликты нам не нужны. Многие задают себе вопрос: почему мы должны делать так, как решили в Москве? Ведь если, не дай бог, действительно случится конфликт между НАТО и Россией, то это произойдёт в нашем регионе. НАТО не будет грозиться захватить его за три дня – а просто захватит за три дня. Политика Москвы привела к полнейшей изоляции нашего региона.
– В какой мере население может влиять на политику региональной власти?
– Конечно, от населения кое-что зависит. Например, в 2010 году губернатор Георгий Боос, который наделал много гадостей жителям региона, был снят Москвой из-за протестов, которые продолжались целую неделю. Сначала вышли две тысячи человек, на следующий день – три тысячи, потом ещё две тысячи, потом со всей области съехались 10 тысяч человек. Все требовали отставки губернатора. Тогда в Москве перепугались – а у власти был ещё Медведев. Скандал бы из-за растаможки автомобилей, и губернатор, возможно, привёз из Москвы новые указания. Люди потребовали снять Бооса – и его сняли. Ведь нужно понимать, что этот маленький тихий регион может когда-нибудь взорваться. Население реально может восстать. Когда это будет – непонятно, но такое возможно.
– Каково влияние и роль в регионе силовиков, особенно чекистов?
– Влияние очень велико, они контролируют все процессы. Есть даже информация от местных журналистов, что они крышуют янтарный бизнес. Там всё завязано на коррупции, у них везде свой интерес. К тому же чекисты в нашем регионе присматривают за жителями особенно плотно – опасаются регионалистов. Слежка идёт в социальных сетях, постоянно сажают тех, кто высказывается против войны. Конечно, подобное происходит и по всей России, но, насколько я знаю, и уголовных, и административных дел по таким статьям больше всего в нашем регионе. Конечно, не все они доходят до конца, не всех сажают – но больше всего дел именно здесь. Да и жители региона особенно активно выступили против войны, больше всех писали об этом.
– Каково влияние в регионе крупных корпораций, в том числе федеральных?
– Большое влияние имеет, например, Ростех, который владеет янтарным комбинатом. Он планомерно продаёт за рубеж янтарь-сырец, а местный бизнес из-за этого не может его купить. Этой корпорации подконтролен и судостроительный завод. Это и мешает региону переориентироваться на адекватный бизнес. Ведь янтарный комбинат должен нормально функционировать – не продавать сырец, а работать с ним самому, больше сотрудничать с соседями, как это делалось раньше – с Литвой, с Польшей. Тогда рыночная стоимость янтаря могла бы подняться. Кстати, китайцы ведь используют его в фармакологии.
– Какие ресурсы региона находятся под контролем его власти, и какие – под контролем Москвы?
– Сто процентов находятся под контролем Москвы. Весь региональный бюджет утекает в Москву, потом возвращаются крохи – впрочем, так же обстоит дело и в других регионах. Потом местные чиновники ещё что-то разворовывают. В итоге не получается ничего хорошего.
– Как вы оцениваете выгоду региона от отношений с остальной Россией: он больше отдаёт, чем получает, или наоборот?
– Естественно, регион больше отдаёт. Фактически регион не является дотационным, но федеральный центр делает его именно таким. Если он будет развиваться в тесном сотрудничестве с Европой – в плане бизнеса, портов, индустрии, компаний – он будет самодостаточным.
Стремление к независимости
– Существует ли в регионе стремление к независимости, и если да, то усилилось оно или ослабло за последние годы?
– Жители региона запуганы – той же ФСБ. За любыми региональными поползновениями установлен очень плотный контроль, в том числе и полицией, и прокуратурой. Например, у меня Вконтакте был ресурс «Кёнигсбергский регионализм», там было достаточно много подписчиков, почти четыре тысячи, большинство – жители региона. Недавно его, скажем так, удалили. Но большинство жителей хочет перемен, хочет жить в добрососедстве с Польшей и Литвой, в мире со Швецией, с которой мы граничим по морю – а не так, как эти люди живут сейчас, с коррупцией, безработицей и преследованием инакомыслия. В нашем регионе протесты всегда были нормальным явлением, их уровень был очень высок. Но и пропаганда делает своё дело, к тому же присутствует советская ментальность, хотя по сравнению с другими регионами она у нас минимизирована, коммунистические нарративы непопулярны, хотя федеральный центр пытается их продвигать через пропагандистов.
– Есть ли в регионе организованное движение за независимость?
– Какие на территории России могут быть организованные структуры? Стоит сделать шаг в этом направлении, и тебя тут же возьмут под белы руки. Тем более это касается разговоров о региональной независимости. Когда наша партия только организовалась, она вела речь только о республиканском статусе для нашего региона – то есть о значительном шаге в сторону Европы, но не о полном расставании с Россией, чтобы наши ресурсы оставались в регионе. Лидер нашей партии Сергей Пасько верил в существование какой-то федерации – но оказалось, что никакой федерации нет, всё это лишь недоразвалившийся совок. Со временем Пасько это понял, поняли и многие другие – и в регионе, и за его пределами. Но я точно знаю, что его жители хотят перемен. Депутат Верховной Рады Украины Олег Дунда с нашей помощью проводил праймериз в нашем регионе, и ставленник Москвы Алиханов даже не попал в пятёрку лидеров.
А ещё раньше был референдум, и он тоже показал, что народ хочет перемен. Если бы он их не хотел, наша партия в своё время не набрала бы 10 процентов, и два наших депутата не сидели бы в региональном парламенте. Нужно чётко понимать, что наш регион всегда смотрел на Запад.
– Может ли регион, на ваш взгляд, существовать вне России? Если нет, то какой формат взаимодействия с остальной Россией представляется вам наиболее желательным?
– Я думаю, нам более выгодно и респектабельно сосуществование с европейским пространством. Россия от нас далековата, получается слишком много границ, которые нужно пересечь. Я не вижу перспектив во взаимодействии с нею. Это нецелесообразно, а вот сотрудничество с соседями, Литвой и Польшей, было бы выгодно и нам, и им.
– Может ли этот регион начать борьбу за независимость от Москвы? Если да, то при каких условиях это возможно, и какие силы могли бы возглавить этот процесс?
– Я не буду тянуть одеяло на себя и заявлять, что процесс возглавлю я. Таких людей в регионе много, в том числе бывших политиков, которым не нравятся действия Кремля. Я думаю, когда Россия экономически упадёт ниже плинтуса, и в регионах людям будет практически нечего есть – тогда процесс может начаться. Ведь так развалился и Советский Союз, этого никто не ожидал. Подобное может случиться и с Россией. Тогда люди станут задумываться о внутренних проблемах своих регионов: как дальше жить, чем кормить детей. Я верю в победу Украины, потому что по-другому никак нельзя: этот империализм достал уже слишком многих. Адекватные жители нашего региона прекрасно всё понимают, но не готовы взять в руки оружие. Нужно учитывать, что армия, которая находится у нас в регионе, состоит в основном из приезжих, и её могут бросить против восставшего местного населения. А есть ещё и Росгвардия, и другие подобные силы.
– Какую роль в этом процессе могли бы сыграть нынешние региональные элиты?
– У этих элит не принято говорить на региональную тематику, но некоторый процент, я думаю, мог бы присоединиться к процессу. Внутри системы есть люди, которые прекрасно всё понимают, но там шаг в сторону считается попыткой к бегству. Так можно лишиться должности или угодить в тюрьму. Но если что-то произойдёт, думаю, такие люди найдутся.
– Если бы такая борьба началась, то насколько велика вероятность, что она примет насильственный характер? Кто мог бы применить силу, и насколько население готово к этому?
– Моё мнение таково: если у нас в регионе жители поймут, что РФ разваливается, как Советский Союз, но единство будут удерживать силой, а народ захочет откреститься от России – в этом случае подобное возможно. Наш регион тихий, спокойный, но он достаточно протестный. Ведь это анклав, его не нужно сравнивать с другими регионами, где есть общедоступное пространство. Чем туже центр закручивает гайки нашему региону, тем выше недовольство его жителей.
– Какую позицию региональные элиты могли бы занять, если в России начнётся «парад суверенитетов»?
– Не исключаю, что эти люди захотят перекраситься, чтобы уцелеть. Такое вполне возможно. Каждый скажет: я тут ни при чём, это из Москвы нас заставляли, нас контролировали. Но мы как партия подобного не потерпим. Мы знаем всех негодяев в правительстве, которые проводят все эти нарративы, помогают вторжению в Украину, вкладывают в него финансы нашего региона. Если они станут говорить что-то такое – это не значит, что их будут слушать. Ведь даже сам губернатор внесён во всевозможные чёрные списки, в том числе Минфина США. Кто с ним будет говорить, зная, что он работал на Кремль, помогал агрессии против Украины, посылал туда транспорт? И всё это он делал, чтобы угодить федеральному центру.
– Как высоко вы оцениваете вероятность такого «парада» и что могло бы подтолкнуть к нему, кроме военных неудач?
– Цивилизованный мир должен понять, что СССР на самом деле недоразвалился. На самом деле нет никакой федерации, всем управляют ставленники центра, в регионах, особенно в республиках, идёт преследование инакомыслия. Если цивилизованный западный мир хочет видеть это пространство более разумным, то, возможно, после поражения России он будет готов взять шефство над этими регионами. Например, США могли бы курировать Сибирь, Канада – Урал. К сожалению, хотя и идут разговоры о том, что может произойти с РФ после поражения, но Запад ещё не готов к каким-то конкретным планам. Кто-то готов привести к власти Ходорковского и что-то поменять – но это всё тот же москвоцентризм, и я не думаю, что от смены первого лица что-то реально изменится. Даже после ухода военного преступника Путина в России вряд ли что-то начнёт меняться. На мой взгляд, этот империализм возможно победить только при условии независимости территорий, когда внутри них найдутся свои лидеры. Тут может образоваться какая-то конфедерация республик – такие проекты есть. Но главный вопрос со стороны Запада: куда деть ядерное оружие? Однако при распаде СССР его куда-то дели из республик. Разве цивилизованный мир не может принять это оружие на свою территорию? А что для России необходимо ядерное разоружение – тут сомнений быть не может, оставлять ей это оружие нельзя. На какой-то период должен существовать контроль над этими территориями, возможно, какие-то международные демократические институты возьмут шефство над ними и поспособствуют установлению демократии. Но проблема в том, что западный мир боится трансформации России в пост-Россию. Однако это необходимо, по-другому – никак.
– Если бы регион существовал вне России, то какая политическая система, на ваш взгляд, могла бы в нём сложиться?
– Мы видим наш регион как парламентскую республику. Никакие президенты нам не нужны. Есть партии – они и будут всё решать в парламенте. Кто имеет больше авторитета, тот и наберёт больше голосов. Так, на мой взгляд, и должна идти коммуникация. К тому же эта система будет действовать в европейском пространстве. Но это не значит, что мы вступим в Евросоюз – тут всё очень сложно, это долгий процесс. Я имею в виду общеевропейское пространство, связанное с торговлей, бизнесом, экологией. Нам не нужны сторонники империи или коммунизма, но и преследовать их никто не будет – пусть себе проводят свои мероприятия, поклоняются своим идолам. Главное – сближение с Европой, ведь это выгодно и ей, особенно Польше и Литве. Им нужно, чтобы это пространство стало европейским, оказалось под контролем Европейского парламента. Наша партия готова на демилитаризацию региона в обмен на признание его независимости в качестве Балтийской республики – её проект был заложен ещё Сергеем Пасько. Только тогда шла речь о республиканском статусе в составе России, а теперь – о независимости. Получив её, мы сами будем решать свои внутренние проблемы.
Война и её последствия
– В какой мере население поддерживает эту войну и что согласно терпеть ради её продолжения?
– К войне здесь, как и везде, относятся по-разному. Многие понимают, что так делать нельзя, что есть международные законы. К тому же речь идёт об Украине, в которой у многих жителей региона есть родственники. Многие люди недовольны агрессией, многие из-за неё эмигрировали. Люди бегут не только от безработицы, но и от этого безумия, ведь и власть, и прокремлёвские СМИ пропагандируют войну. На мой взгляд, большинство жителей хотело бы остановить войну. Чем больше проблем в регионе, тем больше народ начинает задумываться: зачем нам нужно всё это?
– Какого отношение к войне у региональных элит, бюрократии, бизнеса, интеллигенции?
– Предприниматели к войне относятся очень плохо. От неё пострадал бизнес – я, конечно, не говорю о крупном бизнесе, который находится при кремлёвской кормушке. Предприниматели не афишируют своё недовольство, но я лично знаю таких, которые высказываются против войны. Люди понимают, что эта агрессия отдаляет нас от цивилизации, вгоняет регион в изоляцию. Понятно, что в дальнейшем это не сулит ничего хорошего.
– Заметно ли в народе или элитах недовольство войной? Если да, то насколько оно активно проявляется?
– Это будет проявляться – в том, что люди станут уводить свой бизнес из региона. Возможно, предприниматели и сами будут уезжать за рубеж. Протест может выразиться в производстве чего-то такого, что пользуется спросом в Европе.
– Какие последствия в регионе вызвала прошлогодняя мобилизация, и какие последствия вы прогнозируете от возможной новой мобилизации?
– В первую волну мобилизации в больших городах старались никого не трогать. Призывали население маленьких городов и посёлков. Среди них довольно много погибших. Но не все они местные – там много военных, которые служили у нас по контракту, их и хоронили не у нас, а в своих регионах. Однако и в нашем регионе мобилизация была заметна – как говорят местные девушки, поле мужчин зачистили капитально. Мне сложно сказать, чем обернётся следующая волна, но я знаю, что в процентном соотношении по уровню отказа от участия в боевых действиях среди мобилизованных наш регион – в пятёрке лидеров по России.
– Сказалась ли мобилизация на экономической ситуации?
– Понятно, что не будет мужского населения – некому будет работать. Поэтому губернатор придумал «карту русского», чтобы заманить сюда тех, кто живёт в Германии и странах Балтии. Они смогут жить сначала по этой карте, а потом получат вид на жительство. Сперва планомерно уничтожили здесь часть населения, а потом стараются притянуть сюда новых. Я думаю, это подтверждает тот факт, что много мужчин из региона погибло в Украине.
– Насколько охотно жители региона идут на контрактную военную службу?
– Пропаганда действовала, и люди шли на службу – но я не скажу, какую часть среди них составляли местные. Нужно понимать, что населению сперва создали такие условия, чтобы оно нищало, а потом пообещали большие зарплаты в армии. Многие туда пошли. Но, например, во время аннексии Крыма и создания «ЛДНР» у нас собирали деньги на батальон «Призрак» – и местные жители в этих сборщиков чуть ли не плевали, называли их попрошайками. Но позднее пропаганда отчасти сделала своё дело. Какая-то часть мужчин поехала на войну, но я не скажу, что в нашем регионе было много желающих – нежелающих, пожалуй, больше. Во всей России людей привело на службу обнищание – воевать готовы в основном ради денег. Только им не рассказали, что они туда едут пушечным мясом, а вернуться могут в мешках.
– Заметны ли антивоенные настроения среди людей, вернувшихся с фронта?
– Те, которые потеряли на войне ноги и руки, жалеют обо всём – но я не скажу, что таких много. Осознание пришло вместе с пониманием того, что государству они не нужны, свою миссию они выполнили.
– Влияет ли война на стремление к независимости в регионе? Если да, то как?
– В некоторой мере влияет. Чем больше Москва угнетает и уничтожает жителей региона, тем лучше они понимают, что пора что-то менять. Приходит понимание, что в экономическом плане регион не нужен России, он лишь военный плацдарм.
– Насколько активно в регионе преследуют противников войны?
– Преследуют достаточно активно. Например, активиста Игоря Барышникова из Советска (бывшего Тильзита) посадили за «фейки в интернете», он получил огромный срок. Его мать была больна, а во время процесса она умерла – режим фактически убил её. Всё, что говорится в интернете, отслеживается – за нашим регионом следят более пристально, чем за другими, боятся недовольства внутри региона. В Москве понимают: как только Запад поддержит людей, желающих перемен, Россия может потерять это пространство.
Я не исключаю тот факт, что Балтийское море станет внутренним морем НАТО. Возможны различные сценарии, и может возникнуть необходимость в полной континентальной блокаде Калининградской области.
Вполне возможно, что члены НАТО и чиновники европарламента в Брюсселе примут новые санкции, и транспортные паромы России перестанут пускать в Балтийское море. Это связано с угрозой, которую представляет Россия с её текущим управлением и захватническими действиями для цивилизованного мира.
Исходя из лояльности к правам человека, Европа и страны, входящие в альянс НАТО, примут решение разрешить проход только гуманитарной помощи под эгидой Красного Креста в Калининградскую область. Этот сценарий вполне вероятен, так как к имперской России нет доверия.